Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса III
– Обычно примерно этим и ограничивается, – заметила рыжая. – На самом деле люди не так уж много говорят вслух о своих желаниях. Особенно при чужих. Ну вот, разве что, действительно одеяло попросят, или еще чего-нибудь в таком роде. Впрочем, бывают исключения. Взять хотя бы нашего португальца. Сказал, что хочет как следует выспаться, и теперь спит, как убитый. А я не бужу, видно же, что человеку очень надо. Лишь бы обратный самолет не проспал, но за этим я слежу, четыре дня у него еще есть. Или вот в прошлом году один русский приезжал, пожилой человек, музыкант. Очень славный. Все время рассказывал мне о жене, которая уже долго болеет, фотографии показывал – смотрите, какая красавица. И однажды у него вырывалось: «Я так хочу, чтобы Люся поправилась!» Слава богу, не промолчал. Знали бы вы, как я за них рада! И еще был мальчик, забавный такой, совсем юный и ужасно серьезный. С порога объявил: «Я хочу написать книгу!» Подозреваю, он просто пытался произвести впечатление, но не тут-то было. Засел в своем номере, как миленький, на улицу только поесть выходил, да и то не каждый день. Мы даже скидку ему сделали – пусть работает спокойно, если уж так влип. До сих пор думаю: интересно, что у него в итоге получилось?.. Но вы, конечно, всех перещеголяли с этой своей лошадью. Такого у нас еще не было.
Вздохнула:
– Да уж. И погода, получается, вчера наладилась только потому что я захотела? А потом вы еще чай среди ночи принесли… Но погоду и чай все-таки можно списать на счастливое совпадение. А вот лошадь… Ох уж эта лошадь! И хотелось бы продолжать думать, что вы просто шутите, но как тогда быть с синей лошадью?
– То-то и оно, – меланхолично согласилась Лина.
– Слушайте, а как вы это делаете?
Спросила и замерла, как ребенок, влезший во взрослый разговор. Ясно же, что сейчас дадут по ушам и велят идти в свою комнату. И, в общем, правильно сделают. Но иногда просто невозможно удержаться!
– Не знаю, – беззаботно сказала рыжая. – Лично я вообще ничего из ряда вон выходящего не делаю. Все как-то само происходит, такое уж здесь место. А я просто наблюдаю. Ну, разве что, иногда внезапно обнаруживаю себя среди ночи в коридоре с подносом, совершенно не понимая, когда я успела все это приготовить, и куда несу. Но к таким вещам довольно быстро привыкаешь.
– Ничего себе. Все время вот так из-под собственного контроля выходить? Я бы с ума сошла.
– Это вряд ли. Не из того вы теста.
Помолчали.
– Еще кофе? – наконец спросила Лина.
Кивнула. С благодарностью приняла чашку. Сказала – просто не могла удержаться:
– Но это же, получается, открывает какие-то невероятные возможности, да? Если я теперь точно знаю, что любое мое желание немедленно исполнится, достаточно высказать его вслух, то… Господи, даже страшно.
– Да, – согласилась рыжая, – это довольно страшно. Хорошо, что вы понимаете.
– Я не в том смысле… – и осеклась. Потому что и в том тоже. В первую очередь – в том. Действительно.
Сказала:
– Так. Сперва надо проверить. Лошадь – это прекрасно, но теоретически она могла мне просто примерещиться. Так бывает.
– Бывает, – невозмутимо согласилась рыжая.
Даже не попыталась переубедить. И это само по себе выглядело убедительно.
Огляделась по сторонам, пытаясь придумать что-нибудь простое и при этом максимально наглядное. Например, окно? Почему бы нет. Хлопнула себя по лбу: доказательство же! Потом мне обязательно понадобится доказательство, даже если сейчас кажется, что это совершенно лишнее. Достала телефон, сфотографировала выходящее на улицу окно – высокое, почти до потолка, прозрачное стекло, чистое изнутри, пыльное снаружи. В общем, окно как окно. Обычное.
Спрятала телефон в карман, сказала:
– Хочу, чтобы это окно стало витражным.
И в упор уставилась на стекло. Думала: неужели вот прямо сейчас, у меня на глазах нахально превратится? А что, я бы посмотрела.
Не тут-то было. В носу защекотало. Сразу поняла, чем это закончится. Но мужественно терпела несколько секунд – вечность для того, кто неудержимо хочет чихнуть.
Конечно, чихнула, да так, что искры из глаз. В которых к тому же потемнело. Всего на миг, но он оказался весьма продолжительным промежутком времени. Необходимым и достаточным, чтобы пропустить момент чудесного преображения оконного стекла, которое стало разноцветным, как барселонское лоскутное пальто. Сквозь зеленые, синие, желтые ромбы лился полуденный весенний свет.
– Ничего себе!
Сказали, оказывается, хором. Рыжая Лина, похоже, тоже удивилась. Несколько секунд спустя она добавила:
– Спасибо. Какой подарок вы нам сделали!
– А то сами не могли.
– Конечно, не могла. Я же не гостья. Я тут работаю.
Вот оно как. Интересное уточнение.
Честно сверилась со снимком: а вдруг витраж был здесь всегда? А я просто чокнулась. Что, строго говоря, неудивительно. Но на экране телефона отобразилось обычное окно с прозрачным стеклом. Снова уставилась на витраж. Он был на месте, разноцветный и сияющий. Ладно, ничего не поделаешь. Факт есть факт, даже если он совершенно не укладывается в голове.
Сказала:
– Это что же у нас получается? Это у нас получается, что я вот прямо сейчас, не сходя с места, могу облагодетельствовать все человечество разом? И еще пару сотен знакомых в индивидуальном порядке? А потом, на закуску – себя любимую? И сразу стать владычицей морскою, не мелочась? Легко предсказуемый ход мыслей, правда?
Рыжая молча пожала плечами. Выглядела она встревоженной. И ее можно было понять.
Добавила, чуть не плача:
– И пару-тройку любимых воскресить, до кучи. Чтобы даже автор «Кладбища домашних животных» содрогнулся, сидя у камина в своем Бангоре, или где он там сейчас живет… Не смотрите так на меня, Лина. Я не стану злоупотреблять глаголом «хочу». Я прожила достаточно, чтобы заметить одну печальную закономерность: когда я совершенно уверена, будто знаю, как лучше, это мне только кажется. Если, конечно, мы не на сцене. А мы сейчас не на сцене, и я отдаю себе в этом отчет.
– Тогда вы, наверное, единственная в своем роде, – недоверчиво вздохнула Лина. – Никто на вашем месте не удержался бы. Такая легкость, такой соблазн!
Сказала:
– Просто так уж удачно совпало. Или наоборот неудачно, как поглядеть. Слишком долго все всегда получалось по-моему, и знали бы вы, как мне это надоело! Я же режиссер, причем постоянно работающий; по нынешним временам редкая удача. Последние лет двадцать я только тем и занималась, что воплощала в жизнь собственные представления о том, как должно быть. Даже сценарии зачастую переписывала под себя, в этом смысле, я совершенно невыносима, была, есть и, видимо, буду до самой смерти. И знаете что я недавно поняла? Реальность, созданная моей волей, всегда довольно скучная штука. Зачастую чертовски обаятельная, но банальная и предсказуемая, где убийца всегда один и тот же дворецкий, даже если никто никого не убил. Я – очень посредственный режиссер, Лина. И мой профессиональный успех тому подтверждение. Нынче хорошие времена для посредственностей, способных сделать ровно столько, сколько без особого труда уложится в некрупную голову среднего потребителя культуры. Желательно даже чуть меньше, чтобы оставить публике свободное пространство для снисходительного самодовольства, это она любит больше всего. А я ровно такая и есть, можно сказать, повезло; была бы гением, мыла бы сейчас чужие полы вместо того, чтобы по отелям за завтраком рассиживаться… Впрочем, ладно. Как бы я от себя ни устала, следует признать, что в театре от меня было больше пользы, чем вреда. Но только потому что он – просто театр. Временная иллюзорная реальность, существующая по общей договоренности, от звонка до звонка, и неизменно гибнущая от взрыва аплодисментов задолго до того, как появится хоть малейший шанс овеществиться. Туда ей и дорога! А в качестве Господа Бога я окажусь настоящим чудовищем, как любая другая умная волевая тетка, дожившая до моих лет. Ну или дядька, без разницы.
– Вы потрясающая, – твердо сказала Лина. – Даже если бы я специально постаралась, все равно не смогла бы придумать себе такую гостью. Просто в голову не пришло бы, что все может быть именно так.
Улыбнулась.
– В том и штука! Все по-настоящему прекрасные и удивительные вещи просто не могут прийти в наши маленькие твердые головы. Но к счастью, они все равно время от времени происходят. И какая же огромная удача хотя бы иногда оказываться зрителем! То есть, свидетелем. Ай, не важно. Вы все равно поняли.
– Да, – кивнула Лина. – Я поняла.
Сидела, уставившись в пустую чашку, думала: сейчас или никогда. Или я встану из-за стола и пойду собирать вещи, а потом гулять, и гори все огнем, потому что вечером поезд, мои выходные подходят к концу, и больше никаких «хочу», мое слово твердо. Или я все-таки сначала спрошу. Попытка не пытка.
